– И что теперь? – спросил, наконец, Джон Сальваторе Фонтанелли, удивляясь, что за окнами все еще светло. У него было чувство, что прошли целые часы с тех пор, как он ступил в этот конференц-зал.
– Придется уладить кое-какие формальности, – сказал Альберто Вакки и пощипал свой платок в нагрудном кармане. – Состояние будет переведено на вас, и мы постараемся сделать это так, чтобы оно не подлежало налогу на наследство. И еще ряд подобных моментов.
– Ваш стиль жизни изменится, – добавил Грегорио Вакки. – Разумеется, мы не можем давать вам предписания, но поскольку наша семья из поколения в поколение готовилась к этому моменту, мы готовы сделать ряд предложений, которые наверняка окажутся вам полезны. Например, вам понадобится секретарша, уже для одного того, чтобы регулировать поток обращений с просьбами, который на вас хлынет. И телохранители, во избежание похищения.
– Поэтому, – заключил Эдуардо Вакки, – мы предлагаем вам на первое время съехать с квартиры в Нью-Йорке и отправиться с нами во Флоренцию, пока вы не привыкнете к новой жизни.
Джон медленно кивнул. Да, все это действительно нужно сперва переварить. Утро вечера мудренее. Во Флоренцию. Ну а что, почему бы нет? Что его удерживает в Нью-Йорке? У него теперь триллион долларов. Богатейший человек мира. Действительно, не слабо.
– А потом? – спросил он.
– Что потом – нам и самим интересно, – сказал Кристофоро Вакки.
– То есть?
Старый человек сделал неопределенный жест руками.
– Ну, вы будете располагать такими деньгами, что любое народное хозяйство будет трястись от страха перед вашими решениями. В этом заключается ваша власть. Как вы ею распорядитесь – исключительно ваше дело.
– А что говорит на этот счет сон Джакомо Фонтанелли, что я должен делать?
– Мы этого не знаем. Он провидел, что вы сделаете то, что нужно. В записях, которые от него остались, он больше ничего не говорит.
– То, что нужно? Но что же нужно?
– То, что вернет людям утраченное будущее.
– И как мне это сделать?
Патрон рассмеялся.
– Понятия не имею, сын мой. Но я не беспокоюсь, и вы не должны беспокоиться. Подумайте о том, что мы здесь исполняем прорицание, считая его святым. Это значит, что бы вы ни сделали, вы все сделаете правильно.
Сьюзен Винтер, тридцати одного года, незамужняя, сидела на белом плетеном стуле под коричневым тентом, нервно тряся коленками, за столиком на двоих перед Рокфеллер-центром, а человек все не шел и не шел. Она уже в тысячный раз смотрела на часы – о'кей, оставалось еще две минуты до назначенного времени – и потом вверх на золотого Прометея, сына титанов, который украшал фронтон небоскреба. Вроде бы он совершил что-то запретное, бросил вызов богам? Она пыталась вызвать в памяти все, что знала из античных мифов, но так и не могла ничего вспомнить про этот персонаж.
Причина ее незамужества, по мнению друзей, крылась в том, что у нее низкая самооценка, из-за которой она не одевается и не красится так, чтобы подчеркнуть свою красоту. В этот вечер на ней были старые джинсы и растянутая, серо-застиранная кофта, а волосы падали на лицо засаленными прядями. Официант, когда она заказывала минеральную воду, смотрел на нее как на существо среднего рода, и свою воду она до сих пор так и не получила. А вот чего ее друзья не знали – чего никто не знал, – это то, что Сьюзен Винтер азартно играла в Лотто.
Все, что она могла оторвать от своего прожиточного минимума, заглатывала ее страсть игрока, включая и те немногие выигрыши, которые она получала. Она давно уже призналась себе самой, что это скорее зависимость, чем страсть, но не находила в себе сил противостоять этому. Иногда, покупая лотерейные билеты дюжинами, она будто смотрела на себя со стороны и думала: так ей и надо, этому безобразному и бессмысленно живущему существу, пусть вкалывает на такой же бессмысленной работе. Ее бабушка, у которой Сьюзен ребенком проводила время после школы, всегда говорила: «Повезет в игре – не повезет в любви!», сидя со своими подругами за бесконечными партиями в бридж.
Повезет в игре – не повезет в любви. Должно быть, какая-то немецкая поговорка; бабушка в войну бежала из Германии. Почему – Сьюзен узнала много позже. А в те вечера, когда ее родители работали, она всегда сидела рядом со стулом своей бабушки, расчесывала и переодевала своих кукол и слушала беседы старых женщин. Повезет в игре – не повезет в любви. Для себя она уже переделала эту поговорку и подозревала, что в действительности она звучит именно наоборот: не везет в любви – повезет в игре. Столько невезения, сколько было у нее в любви, должно было однажды принести ей крупный выигрыш, хоть она и плохо представляла себе, как этот выигрыш может выглядеть.
Мужчина пришел минута в минуту. Он был одет все в то же темное пальто и сразу нашел ее, не ища. В руке у него был коричневый конверт, и Сьюзен знала, что там деньги, много денег. Она тут же нашла привлекательность в том, что собиралась делать.
Он сел напротив нее, неуклюже, как будто у него был мышечный спазм, положил конверт перед собой, скрестил на нем руки и взглянул на нее. У него было мясистое, изрытое оспинами лицо – в юности, видимо, угреватое.
– Ну? – спросил он.
Он никогда не говорил ей своего имени и никогда не назывался, если звонила она. Она просто узнавала его по голосу. Уже два года она снабжала его информацией из ее фирмы, а он снабжал ее деньгами. Вначале это были только сведения – какие случаи обрабатывает сыскное агентство Дэллоуэй, кто у него клиенты, – потом вопросы стали детализованнее. И ответы, которые она давала, тоже. Сегодня она впервые принесла документы.