Один триллион долларов - Страница 45

После спектакля был прием для театральных критиков, друзей и приглашенных почетных гостей. Сначала перед прессой предстали режиссер с толстым лицом и автор пьесы, юркий человечек в очках под Джона Леннона. Постепенно к ним присоединялись техники сцены, осветители и, наконец, актеры, смывшие с себя липкую жидкость и просушившие волосы феном. Алкоголь потек рекой, и прием переродился в пьянку.

Один оживленный тип, одетый во все черное, как и большинство здесь, обхаживал Джона, стараясь сделать вид, что вовсе его не обхаживает. Он избегал слова деньги, вместо них говоря о затратах. Но Джон сообразил, что тот заправляет финансами театра, и не мог отделаться от чувства, что в нем видят ходячий кошелек.

Чуть позже режиссер втянул его в разговор, из которого уже нельзя было выпутаться, и даже если Джон отходил под предлогом, что умирает от жажды, режиссер неотступно преследовал его. Спрашивал, представляет ли он свою жизнь в качестве театральной пьесы.

– Но ведь я еще жив, – сказал Джон. – Это была бы неоконченная пьеса.

– О, это ничего, – сказал режиссер.

В какой-то момент Джон потерял ощущение времени и направление событий. Кто-то предложил ему кокаин. Марко был тут как тут, молчаливый и трезвый. Одна из актрис привязалась к Джону, чтобы он сыграл с ней кусочек спектакля, хотя бы ту его часть, где они срывали с себя одежду. Джон при этом не обращал внимания на фотовспышки.

В понедельник утром этот снимок появился в нескольких газетах. Вакки только посмеивались, а Джон решил, что пора менять образ жизни.

10

– Вот этим можно изменять положение жалюзи, – сказал маклер, демонстрируя высокотехнологичную панель управления на стене. – Но вы можете предоставить все это автоматике.

Джон старался излучать уверенность, но его явно смущало то, что Эдуардо стоит в сторонке с недовольной миной, во всем находя какие-то недостатки.

Джон посмотрел вверх на окна. Белоснежные панели с легким жужжанием сдвигались вверх или распускались вниз, смотря по тому, как солнце падало в этот момент в огромную гостиную. Грандиозно, как все в этом доме, который был уже и не дом, и не вилла, а волшебный сон о дворце.

– Спроектировано одним из лучших архитекторов в стране, как я уже сказал, – напомнил маклер.

Все было белое на белом и лучилось на солнце. Перед высокими, наклоненными внутрь окнами тянулась обширная терраса со смело изогнутой балюстрадой, а перед нею простиралось Средиземное море такого нереально-лазурного цвета, что на открытке это выглядело бы как китч. Узкая дорожка вела к пляжу, который на много километров в обе стороны принадлежал лишь владельцам подобных великолепных строений.

– Хорошо, – сказал Джон скорее самому себе, на мгновение забыв о присутствии остальных. Этот дом мог стать его, достаточно лишь сказать «да». Странно, прежде он никогда даже в мыслях не представлял себе, что купит дом, потому что никогда не видел таких денег, которые могли бы привести его к этой мысли. Теперь он может купить эту виллу и еще целый кусок побережья, однако чувство собственности никак не хотело водворяться в его сознании. Триллион долларов. С тех пор как он попал в эту часть вселенной по ту сторону всякой материальной необходимости, казалось, что весь мир превратился в игровую площадку. Он мог делать все, что хотел, но и разницы, казалось, больше никакой не было. Неважно, сколько денег он истратил, его состояние от этого не уменьшалось.

Как он мог рассматривать что-то в качестве собственности, если он не работал, ничего не сделал, ничего не достиг? «А если, – размышлял Джон, – я превращусь сейчас в дерьмо, какого полно кругом, и если почувствую себя в какой-нибудь лавке обиженным, тут же куплю всю фирму, чтобы выгнать с работы этого продавца».

– А кому этот дом принадлежал? – спросил он.

Маклер принялся листать свои бумажки.

– Одному известному производителю пластинок, – суетливо говорил он, – но никак не могу вспомнить его имя. Самым большим его хитом была вот эта песенка, как же ее? – И он напел мелодию, в которой Джон ничего не опознал. – По крайней мере он финансировал фильм с участием одной из его певиц, фильм прогорел, и дом перешел к банку.

– А, вон что. – Джон огляделся и попытался представить себе, как этот дом мог быть обставлен. На безупречно белых стенах висели золотые диски? На светлом паркете зеркального блеска лежали бесценные ковры? Лучшие звездные голоса ступали по лестнице из зеленого мрамора.

Высокоодаренных поп-музыкантов угощали в столовой или подписывали с ними контракты в кабинете. И кто знал, что разыгрывалось потом этажом выше в бесчисленных спальнях, ванных комнатах и фитнес-залах?

Все это теперь могло принадлежать ему, Джону Фонтанелли, человеку, лишенному какого бы то ни было таланта. Не верится.

Эдуардо подошел к нему.

– По-моему, это немного мелковато для богатейшего человека мира, а? – сказал он вполголоса. – Мы только теряем здесь время.

– А мне нравится.

– Что? – Он, казалось, был искренне потрясен. – Джон, я прошу тебя… Таких вилл здесь несчетно. В ней же нет ничего особенного, то есть… да она бы простого миллиардера не устроила.

Джон невольно рассмеялся. Неусыпная забота Эдуардо о его имидже временами была трогательной.

– Нет, правда, – настаивал на своем Эдуардо. – Портесето! Портесето – это же дыра. Ни один человек никогда в жизни не слышал о Портесето. Его даже на картах нет.

– Может, все изменится после того, как я здесь поселюсь?

– Я думаю, тебе лучше купить Калмату, раз уж тебе ее предложили, и построить там виллу. От лучших архитекторов мира.