Один триллион долларов - Страница 111

К оглавлению

111

Джону пришлось попросить дополнительных разъяснений, и Маккейн нарисовал ему схему действия этого приема в блокноте.

– И правда, – с трудом поверил Джон.

– Эти правила как будто созданы для нас, – сказал Маккейн с нескрываемым чувством победы. – А скоро будет еще лучше.

– Это как?

– Намного лучше. Мы учредим свой банк.

* * *

Через год существования Fontanelli Enterprises из слияния нескольких банков, которые Маккейн скупил главным образом в Средиземноморском регионе, возник Banco Fontanelli di Firenze, крупнейший частный банк с резиденцией во Флоренции.

Поскольку имя Фонтанелли в сознании общественности ассоциировалось с непостижимой суммой триллион долларов, это известие прозвучало так, будто Banco Fontanelli – крупнейший в мире банк. На самом деле в момент его создания он занимал приблизительно четырехсотое место. Сам Джон Фонтанелли имел в собственном банке довольно скромный счет – по сравнению с его счетами в американских и японских банковских гигантах, – но это обстоятельство никогда не становилось достоянием гласности, поскольку частные банки подлежали лишь ограниченной документальной прозрачности. Для «человека с улицы» Банк Фонтанелли располагал капиталом свыше триллиона долларов и невольно вызывал доверие. Многочисленные крупные вкладчики приняли решение в его пользу. Уже через несколько недель Банк Фонтанелли занимал 130-е место, неудержимо стремясь вверх.

– Мы станем одним из крупнейших банков мира, – предсказал Маккейн с уверенностью в победе, – и все на деньгах чужих людей.

* * *

– А для чего нам банк? – спросил Джон.

– Чтобы контролировать деньги, – ответил Маккейн, не отрываясь от документов, которые он изучал.

Их самолет был на пути во Флоренцию, он летел над лучисто-синим Средиземным морем, поверх крохотных, будто нащипанных облаков. Они должны были принять участие в заседании правления, а после обеда снова вернуться в Лондон, чтобы успеть пожелать счастья Марко, который сегодня женился.

– Но как банк может контролировать деньги других людей? Если любой владелец счета в любой момент может отозвать свои деньги и сделать с ними что хочет?

Теперь Маккейн поднял голову.

– Для многих вкладов это совсем не так. Помимо того, все люди не снимают свои деньги разом; это означало бы крах банка. Нет, деньгами, которые вкладчики нам отдали, мы можем пораспоряжаться.

– Но за это мы должны платить им проценты.

– Естественно.

Джон взял лист с действующими процентными ставками Банка Фонтанелли.

– Честно признаться, это не выглядит таким уж хорошим гешефтом.

– Потому что вы смотрите на процентные ставки как человек с улицы. Три процента для сберегательного вклада, десять процентов за кредит, и человек прикидывает, что банк зарабатывает разницу – семь процентов. Что считается приемлемым. Но функционирует это по-другому.

– А именно?

Маккейн улыбнулся своей тонкой улыбкой.

– Когда слышишь это впервые, звучит неправдоподобно. Но вы можете прочитать это в любом учебнике по банковскому делу. Банковский бизнес функционирует так: допустим, на вкладах, которыми мы распоряжаемся, 100 миллионов долларов. Из них мы обязаны держать у себя предписанный законом минимальный резерв, скажем, десять процентов, а остальное, в нашем случае 90 миллионов долларов, можем раздать как кредиты. Тот, кто берет у нас кредит, должен иметь счет, по возможности у нас – мы можем, если захотим, сделать это условием кредита, и тогда деньги, которые мы ему даем, снова оказываются у нас. В идеале мы получаем для выдачи кредитов еще 90 миллионов долларов, из которых мы снова, за вычетом минимального резерва, 81 миллион можем раздать на кредиты, которые опять приземлятся в наши же кассы, и так далее. Таким образом, 100 миллионов долларов вкладов мы можем превратить в 900 миллионов ссуды, за которую мы получаем оговоренные десять процентов в год, которые в сумме составляют 90 миллионов. Ну что, похоже это на хороший гешефт?

Джон не мог поверить своим ушам.

– Неужели это в самом деле так?

– Да. Звучит как лицензия на печатание денег, правда?

– Да уж не меньше.

– И у нас в руках – контроль. Мы можем решать, кому мы ссудим деньги, а кому нет. Мы можем привести фирму к краху, потребовав возврата кредитов, которые у нас же и крутятся. Имеем на это полное право, кстати; если будем утверждать, что видим угрозу надежности кредита. Захватывающе, верно?

– И это легально?

– Абсолютно. Именно такие правила игры предусмотрены законодательством и находятся под надзором государства. Банкиры – самые авторитетные, самые уважаемые люди, какие только могут быть. И мы, – улыбнулся Маккейн, снова обращаясь к документам, – в этом избранном кругу такие же авторитетные и уважаемые члены. Нам будут доверены тайны, которых не знает больше никто. Мы будем делать гешефт, невозможный для стоящих вне этого круга. Не говоря уже о том, что обладание собственным банком великолепно приспособлено для того, чтобы защитить финансовые сделки от пристального государственного ока. Если бы банков не было, их следовало бы придумать.

* * *

Массивное одиннадцатиэтажное строение из песчаника находилось, так сказать, в тени Всемирного торгового центра, что, по насмешливому замечанию Маккейна, ставило с ног на голову реальное соотношение дел. Над порталом красовался громадный, покрытый сусальным золотом рельеф, на котором было начертано: «Кредит – это воздух свободной торговли. Он внес в богатство наций тысячекратно больше, чем все золотые прииски мира». Джон был совершенно ослеплен, когда они ступили на тайную территорию, в Moody's Investors Service, крупнейшее в мире агентство оценки капиталовложений.

111