Борасэй. Они парили над лазурной глубиной просторной бухты, в которой толклись рыбацкие лодки, дивились на белые песчаные пляжи, обрамленные кокосовыми пальмами. Самый большой пляж Вайт-Бич оказался слишком цивилизованным и полным туристов, но они нашли под руководством Бенино небольшой дикий пляж на южной стороне.
– Здесь чудесные коралловые рифы. Если хотите, можем понырять, – предложил Бенино.
Джона это не воодушевило:
– Я не умею нырять.
– Я вызову преподавателя по дайвингу, он вас научит, нет проблем. Он прибудет вместе со снаряжением.
Патрисии эта мысль очень понравилась. Она настояла на том, чтобы Бенино нырял вместе с ней, и тот согласился со смешанным чувством. На следующий день прибыл тренер по дайвингу, пожилой седой филиппинец, который, за исключением необходимых в дайвинге специальных выражений, говорил по-английски лишь с пятого на десятое и выгрузил из своей лодки снаряжения на полбатальона.
Джон проводил свой досуг на передней палубе, предоставив другим осваивать дыхательные трубки и аппаратуру, а сам наслаждался покоем.
– Официально я явился, чтобы сообщить вам новые кодовые цифры для замков, – сказал Кристофоро Вакки, опираясь на трость, и тонко улыбнулся. – Но, разумеется, я просто рад случаю повидаться с вами. За столом мы всегда говорим о вас. Не то чтобы слишком беспокоимся о вас, но вспоминаем. А впрочем, что нам еще делать.
Урсула смотрела на патрона, растерянно моргая, удивленная его неожиданным появлением и отвыкшая от людей.
– Неужто уже конец августа? – спросила она.
– Тридцать первое.
– Невероятно. – Она потеряла представление о времени, как всегда, когда рылась в архивах, ни на что больше не отвлекаясь. Ей казалось, что она только вчера приехала, и вместе с тем она бы поверила, если бы ей сказали, что прошли целые годы. Она отложила ручку и встала, с непривычки чувствуя себя оглушенной от необходимости говорить. – Я кое-что нашла, что показалось мне странным. Может, вы бы взглянули?
– С удовольствием.
Она открыла витрину, в которой хранились книги Джакомо Фонтанелли, просмотрела корешки где грубо, а где искусно переплетенных томов, из которых торчали закладки, испещренные пометками.
– Вот. – Она извлекла из ряда тонкий том и раскрыла его на нужном месте. – Эта запись. Как бы вы ее перевели?
Патрон поправил очки и вгляделся в выцветшую корявую запись.
– Хм-м. Не так просто.
– Фонтанелли со временем привык делать заметки на полях, что-то вроде дневника. С кем он говорил, где запахло выгодной сделкой и тому подобное. А это – единственная заметка, которая носит личный характер.
Кристофоро Вакки сел к ее рабочему столу, подвинул лампу ближе и стал читать про себя.
– Действительно, странно, – сказал он и перевел: – «Сегодня говорил с отцом. Может быть, есть выход». Что он имел в виду?
– До сих пор я полагала, что он родился вне брака и его отец неизвестен, – сказала Урсула.
– По крайней мере, так он пишет в завещании.
– В котором утверждает также, что оставляет состояние, а не долги. – Урсула покачала головой. – Я все просчитала. Все годы, все флорины и цехины, марки и пфенниги. Хаос невероятный, но он не ошибся в расчетах. Если у него и были отложены деньги, то из сделок, которые не отражены в книгах.
Патрон осторожно полистал хрупкие старые страницы.
– Когда сделана эта запись?
– В марте 1522 года. – Она сверилась со своими записями в толстой тетради, испещренной колонками цифр: – Тогда его долги составляли почти пятьсот флоринов, и он опаздывал с платежами, пока некий Дж. не выдал ему ссуду в двести флоринов. Иначе не сдобровать бы нашему великому основателю.
Вакки закрыл книгу и отложил ее в сторону.
– И как вы это объясняете себе?
Урсула теребила подбородок.
– Пока никак. Я только знаю, что надо ехать в Рим. Я должна разыскать другие бумаги Джакомо Фонтанелли.
– Бог знает, где они могут быть.
– Их перемещали в этом веке. Наверняка остались какие-то входящие отметки, протоколы, что-нибудь такое, что поможет мне выйти на их след.
– Вы в себя верите?
– Да.
Ей приходилось работать в одном комитете, который после окончания правления Социалистической единой партии Германии принимал кадровые решения о дальнейшей занятости учителей, профессоров и других государственных служащих. У нее обнаружился особый талант находить документы в открытых архивах Штази, службы госбезопасности, и порой она сама пугалась, натыкаясь на бумаги, обличавшие кого-нибудь в сотрудничестве со Штази, хотя эти документы были хорошо спрятаны или неправильно заархивированы. Это было что-то вроде шестого чувства. Да, она верила в себя.
– Хорошо, – сказал патрон. – Мы все организуем. Я знаю людей, которым нужно позвонить, чтобы для вас открылись некоторые двери…
Стюард, разбудивший его, сделал это не для того, чтобы напомнить ему про обед, а из-за телефонного звонка Маккейна.
– Погибла принцесса Диана, – сказал тот.
Джон приподнялся, переложил трубку в другую руку и стал корчить гримасы, чтобы очнуться из полудремы.
– Что-что? – Влажная жара просто оглушала.
– Разведенная супруга британского престолонаследника. Сегодня ночью в Париже она разбилась в своей машине, налетев на опору туннеля.
– Как же это случилось?
– Кажется, они пытались оторваться от толпы фотографов, которые гнались за ними на мотоциклах. Их было четверо в машине, она, ее друг, водитель и охранник. Трагический случай.