Один триллион долларов - Страница 166

166

– Идем наверх, в квартиру, – было последней ясно артикулированной фразой, произнесенной в этот вечер, и впоследствии они не могли вспомнить, кто из них произнес ее.

В эту ночь, в два часа тридцать минут умер Кристофоро Вакки, по странной случайности за несколько минут до землетрясения, сотрясшего Среднюю Италию, принесшего много жертв и частично разрушившего знаменитую базилику Святого Франциска в Ассизи. Земные толчки исходили из эпицентра в горном районе Фолиньо и ощущались вплоть до Рима и Венеции, но на пятом этаже канцелярии Вакки во Флоренции мужчина и женщина были настолько увлечены друг другом, что не заметили его.

36

Маккейн неистовствовал среди бумажных гор на полу своего кабинета. Это больше нельзя было выдержать. И когда, наконец, доставили стальной шкаф, установили и привинтили к полу – разумеется, под его наблюдением, – ему уже не нужно было все это выдерживать. Стопка за стопкой документы просматривались, упорядочивались, перекочевывали в ящики, получали регистрационные номера и ярлыки, чтобы всегда все было под рукой и в досягаемости. В углу стоял измельчитель бумаги, но он использовался не так часто: Маккейн не любил уничтожать документы. Сколько раз ему приходилось наводить справки по деталям давно отработанных проектов и дел, пусть для того, чтобы учиться на собственных ошибках.

Шкаф был огромный, но так ловко подогнанный и так изящно облицованный благородным ореховым деревом, что почти не бросался в глаза. Маккейн предпочитал палисандр, но это было бы неуместно для руководителя концерна, начертавшего на своем знамени девизом защиту окружающей среды, – приходилось брать и такие вещи в расчет. Он уже давал интервью в этом кабинете, в том числе и экономическим журналистам разных телекомпаний – и тут стенка из тропического дерева была бы совсем некстати. Хотя в его собственных глазах это было глупостью и типичным примером близорукости в способах решения проблем экологии – то есть без учета взаимосвязей. С его точки зрения, самым действенным путем было бы сократить выжигание тропических лесов, дать возможность странам выгодно продавать свою древесину вместо того, чтобы выжигать ее. Но он не питал надежд убедить в этом журналистов и общественность.

Время от времени он выглядывал за дверь, но в приемной царила тишина и одиночество раннего утра.

– Неужто я единственный идиот, который еще упирается в этом мире? – проворчал он, в очередной раз закрывая за собой дверь.

Это была тяжелая работа. Каждый документ был необходим для дела, для завоевания, для нашествия. И не все из этих проектов были успешными, как раз наоборот. Все продвигалось с каждым шагом труднее и труднее. Биржевые котировки росли как безумные, самые смехотворные предприятия внезапно достигали биржевой стоимости в области миллиардов – какие-нибудь, например, интернет-фирмы, возникшие буквально из ничего – из имени, из скромного офиса и нескольких вшивых компьютеров – и не заработавшие ни единого цента хозяйственной деятельностью. Ну, хорошо, они ему совсем не были нужны, но они уже все пронизывали собой. Телекоммуникации, например: уже видно было, когда первые предприятия этой отрасли достигнут стоимости в сотню миллиардов долларов. Это неподъемно. И что самое обидное: он сам внес свою лепту в это развитие всеми своими биржевыми маневрами, проведенными Fontanelli Enterprises в прошлом. Все эти захваты фирм, оплаченные гипотетическими акциями, так сказать, воздухом. Теперь это аукнулось.

Наконец, без десяти семь появилась первая секретарша.

– Кофе, – гаркнул он ей, не успела она снять пальто. – Целый кофейник.

А Джон Фонтанелли был в Италии, все еще у Вакки. Лишь бы они ему опять не нашептали чего-нибудь. Он чувствовал сильное желание шарахнуть чем-нибудь о стену, когда думал о том, каких роковых ошибок можно было избежать, если бы он получил состояние Фонтанелли двадцать лет назад. Слишком поздно! Сколько раз он думал об этом, столько раз приходил к этому заключению. Слишком медленно! Все, за что он хватался, пускал в дело, продвигал, – все шло слишком медленно, как он ни подхлестывал, как ни грозил и ни уговаривал.

Он смотрел на карту мира, на которой были отмечены все их отделения, предприятия, долевые владения, кооперации и дочерние фирмы, монополии и рынки, а также степень их влияния. Это была ни с чем не сопоставимая империя, но она все еще была слишком мала и слаба, чтобы остановить ход вещей. И изменения не просматривались. Они начали слишком поздно, они слишком медленно продвигались вперед.

В дверь постучали. Кофе. Он взял кофейник и велел соединить его с профессором Коллинзом. И потом стоял, пил кофе прямо из кофейника, смотрел из окна и ждал.

Двадцать бы лет назад – и можно было воспрепятствовать сходу этих лавин. Все, что они теперь делали, было попыткой остановить их. Безнадежной попыткой.

Зазвонил телефон. Коллинз, спросонья.

– Мне нужны результаты, – потребовал Маккейн. – Я сам приеду к вам, только скажите когда.

– В следующую пятницу? – предложил профессор. – Годится?

– Договорились. В пятницу в пять часов я у вас, – сказал Маккейн и положил трубку.

* * *

– Знаешь, чего я немного стыжусь? – спросил Джон.

– Того, что совершенно распоясался? Что кричал, как сладострастный бык?

– А я кричал?

– Не знаю. Может, это я кричала.

– Нет, мне стыдно, что я совсем забыл про Марко и Криса. Они, наверное, всю ночь просидели в машине. И теперь гадают, что же случилось.

– Ах, вон что. Твоя лейб-гвардия. – Урсула зарылась лицом в подушку. – А я и забыла, какую жизнь ты ведешь.

166