– Можно ли позвонить из комнаты? – спросил Марвин, когда рецепционист сортировал деньги в кассе.
– Просто наберите в начале ноль, – буркнул тот.
– И за границу?
– Да. – Он подвинул ключ по стойке. – Номер третий, от входа сразу налево.
Комната была оклеена жуткими коричневыми обоями, но все остальное было в порядке. Марвин умылся, посмотрел в окна на две стороны света, не обнаружил ничего, кроме леса, леса и еще раз леса, потом сел на кровать и взял телефонный аппарат на колени. Никаких мобильных телефонов, предупредил его Бликер. По ним можно запеленговать твое местонахождение на земном шаре с точностью до десяти шагов. Логично. Это входило в их план. Который он им испортит, даже если это будет последнее, что он сделает.
Марвин немного подумал, потом набрал длинный номер. Ответил женский голос, он назвал имя, его переключили, и сражу же ответила другая женщина, говорившая по-английски с очаровательным итальянским акцентом.
– Хэлло, Франческа, – сказал он. – Это я, Марвин.
– Марвин? – ахнула она, казалось, чуть не упав в обморок у телефона. – Ты где? Что?.. Я все время о тебе думаю, Марвин, каждый день и… Я купила твой CD…
– Франческа, – мягко перебил он ее. – Мне нужна твоя помощь.
– Моя помощь?
– Франческа, дорогая, ты должна разузнать для меня один номер телефона…
– Часто говорят о мирной перестройке Южной Африки как о чуде, – сказал Нельсон Мандела во время государственного визита в Австралию. – Кажется, для всего мира было ясно, что Южная Африка должна погибнуть в кровавых расовых конфликтах. Но руководители различных общин и политических партий опровергли пророков гибели благодаря своей готовности к переговорам и компромиссам. Если опыт Южной Африки что-то значит для мира в целом, то в качестве образца я надеюсь на то, что там, где люди при желании собираются вместе и преодолевают свои разногласия ради всеобщего блага, там можно найти мирные и справедливые решения даже для самых трудных проблем.
Слушатели, собравшиеся под открытым небом, вежливо аплодировали. Свет был окрашен в осенние тона, Австралия вступала в холодное время года.
– Уж больно елейно, – шепнул один из журналистов своему соседу и поднял руку, чтобы задать вопрос: – Ходят слухи, что вы были бы обязаны должностью Всемирного спикера концерну Фонтанелли?
Мандела задумчиво оглядел спросившего.
– Я знаю об этих слухах, – сказал он. – Они неверны. Если меня выберут, то это сделает не мистер Фонтанелли, а люди всех народов земли. Им я и буду обязан. Но в случае, если я буду избран, вы сможете ждать от меня, что я буду делать то же самое, что я делал всю мою жизнь: умирать за правду и справедливость.
Возник общий неопределенный шум. Часть слушателей, в первую очередь приглашенные гости из бизнеса и политики, казалось, сочла вопрос журналиста неуместным.
– Прихоть судьбы, – продолжал Нельсон Мандела с мягкой, почти извиняющейся улыбкой, – такова, что в рамках нового финансового мирового устройства первым пострадает как раз мистер Фонтанелли. Потому что он в свое время вступил в права наследства, не заплатив положенный в таких случаях налог. Такова правда. И это несправедливо. Мы не сможем этого терпеть.
Так вот чем это кончилось.
Освещение в фойе, казалось, было тусклее, чем обычно, голоса в коридорах глуше, цвет всей обстановки мрачнее. Люди, которые еще вчера относились к нему как к властелину мира, теперь избегали его, смотрели на него, как на обреченного.
Адвокаты, окружившие массивный стол, словно стая злых собак, застыли, когда в зал для переговоров вошел Джон Фонтанелли. У них были влажные пятна пота под мышками, на столе перед ними громоздились горы бумаг, и у некоторых вид был такой, будто они всю ночь здесь кровожадно грызлись. В воздухе пахло массовым убийством.
– Ну, что? – спросил Джон, садясь.
– До сих пор нет полной ясности, – пролаял шеф юридического отдела, очень грузный человек с венозными веточками на коже и толстыми пальцами. – В какой стране платить налог? В Италии? В США? На какой правовой основе могут быть потребованы дополнительные выплаты?
– Какую правовую систему вообще применять, если вести переговоры? – тявкнул приземистый адвокат со скачущим кадыком.
– И как обстоит дело с законной силой договоренности, к которой вы пришли с итальянским правительством? – гавкнула тощая, голодающего вида блондинка, тыча в его сторону шариковой ручкой, как рапирой.
– Но поскольку мистер Фонтанелли эту договоренность не выполнил, – накинулся на нее другой, толстый и с угреватой кожей, – мы не можем на нее ссылаться.
Джон Фонтанелли поднял руку и подождал, когда установится тишина. Они смотрели на него, с трясущимися губами, тяжело дыша, вывалив языки, и только того и ждали, когда их выпустят из вольеры, чтобы наброситься на врага, а пока смотрели на него и выжидали.
– Сколько? – спросил он.
– Пятьсот миллиардов долларов, – бухнул один.
– Самое меньшее, – добавил другой.
– Если не последуют дополнительные требования.
– А если кто-нибудь еще вспомнит, что Вакки тоже не платили налоги…
– Но мы-то почему должны нести за это ответственность? – завыл кто-то и стукнул кулаком по одному из фолиантов в кожаных переплетах, рассыпанных по столу.
Джон снова поднял руку, приглушая голоса.
– Я заплачу, – сказал он.
Их челюсти дружно отвисли. Глаза вылезли из орбит, как будто все они были подсоединены к одной пневматической системе, спрятанной под столом.