Один триллион долларов - Страница 76

• Предыдущая
• 76 / 239
• Следующая

– Понятия не имею, – сказал Джон. – Но ты высказываешься не как Вакки.

Это была первая поездка на бронированном «Мерседесе», которым он обзавелся по настоянию Марко. Требовалось специальное обучение, чтобы управлять таким автомобилем, поэтому за рулем сидел Марко. Пахло всем новеньким – кожей и деньгами. И почему-то казалось, что все выбоины и колдобины на дороге во Флоренцию за ночь заровняли.

– Я ведь был последним хранителем состояния Фонтанелли, – мрачно вещал Эдуардо. – Мы выполнили наш обет. После меня семья Вакки наконец-то свободна. – Он глянул в окно. – И, наверное, вымрет.

Флоренция, как всегда, кишела туристами. На улицах было не пробиться. Прохожие с любопытством заглядывали в тонированные стекла, когда машина в очередной раз застревала в пробке.

К счастью, контора Вакки находилась в переулке, не представляющем никакого интереса ни архитектурно, ни исторически, и тут было сравнительно спокойно. Джон уже привык к процедуре выхода из машины; Марко остановился вплотную у входа, несмотря на абсолютный запрет на остановку, вышел, рука за пазухой, посмотрел во все стороны и лишь после этого открыл заднюю дверцу. И только тогда, когда они вошли в дом, снова сел за руль, чтобы отогнать машину.

Он либо припаркует ее неподалеку, либо будет ждать звонка на мобильный телефон.

В помещениях древнего дома все еще пахло холодом и стариной и тихо, вначале почти неразличимо, из глубины доносились голоса. Значит, патрон и эта студентка были еще здесь.

Они поднялись на второй этаж. Дверь стояла полураскрытой, горел свет. Голоса стали отчетливее. Преимущественно это был один голос, женский.

Звучание этого голоса пробудило в Джоне какое-то странное беспокойство, которое он не мог бы объяснить. Разве он уже когда-то слышал его? Нет, никогда. Может, он чувствовал себя обойденным, что Кристофоро Вакки допустил в это помещение, к этим документам постороннего человека, не спросив и даже просто не поставив Джона в известность?

Оба не слышали, как они вошли. Они сидели в задней комнате, сосредоточенно склонившись над ящиком с завещанием, патрон и молодая женщина с длинными каштановыми волосами, вооружившаяся блокнотом, карандашом и словарем. Она вполголоса бормотала то, что записывала, переводя.

– И случилось в ночь на 23 апреля года 1495 так, что я увидел сон, Бог говорил ко мне…

«Сим заявляю я, Джакомо Фонтанелли, родившийся в лето Господне 1480 во Флоренции, что это моя последняя воля и мое распоряжение о моем состоянии. Я заявляю это и записываю в присутствии свидетелей, которые удостоверят сие на этом документе. Я заявляю это наперед, хотя сегодня, на момент написания нахожусь в полных силах и, насколько человеку дано судить, отстою еще далеко от порога смерти, ибо, как я объясню ниже, после этого я отказываюсь от распоряжения моим состоянием и от прочего моего мирского имущества и впредь посвящу себя служению Богу, нашему Господу, как мне это было предназначено с давних времен. Я заявляю это с полным смирением.

Это было мне предназначено посредством сна, который я увидел еще мальчиком и который был настолько четким и ясным, как никогда ни до, ни после того не было. И случилось в ночь на 23 апреля года 1495 так, что я увидел сон, Бог говорил ко мне. Смиренно я говорю это, потому что действительно было так, как будто Бог допустил меня к крошечной части своего всеведения, и это было поистине чудо, пережить такое. Я видел себя лежащим на кровати, в комнате хозяйского дома, где я жил со своей матерью, и каждая подробность была как в действительности, но все же я знал, что это сон. Мой взор поднялся высоко и простирался далеко, и я увидел страну и город Флоренцию не только в такой дали, которая обычно закрыта для человеческого глаза, но и провидел равно прошлое и будущее. Я видел, что Бог оставит приора Савонаролу, и тот будет сожжен перед ратушей, и очень испугался, потому что я был еще мальчик пятнадцати лет и старался вести благочестивую, богоугодную жизнь. Но вместе с тем я сохранял в этом сновидении спокойное, как бы даже высокомерное равнодушие, безразличный к нуждам мира, и был таким образом в состоянии воспринимать открытыми глазами то, что я видел, ибо мой взор уходил все дальше в будущее. Я видел войны и битвы, голод и эпидемии, великих людей и трусливое предательство и видел такое обилие лиц, которое я описал в другом месте.

Когда я, в конце концов, увидел время, которое отстояло от моего на пятьсот лет в будущем и находилось на пороге следующего тысячелетия, я увидел мир, невообразимо великолепный и вместе с тем вызывающий содрогание. Я видел миллионы людей, живущих в такой роскоши, как Медичи, и с помощью разных приборов осуществляющих такие вещи, которые во сне я все понял, но теперь не в состоянии описать, разве что в виде волшебства, но то не было волшебство, даже детей учили, как эти приборы действуют.

Но то был не рай, что я увидел: там шли войны, в которых люди маршировали по земле, как муравьи, и все опустошали, само солнце обрушивали на врага, и все застывали в страхе перед этой мощью, и все боялись, что может разразиться война, которая разрушит саму Землю, такими могущественными стали люди. Они отвратились от Бога и почитали Мамону, но из-за этого они жили в вопиющей нищете и жалком страхе, и никто из них больше не видел будущего. Многие из них верили во второе наступление всемирного потопа и что человеческий род на сей раз окончательно прейдет, и многие из них жили под гнетом этого ожидания.

Но я узнал, что Бог безгранично любит людей, невзирая на их деяния или их веру, отвратились они от него или нет, и что он не Бог, который наказывает людей, а они сами наказывают себя тем, что отвернулись от любви и ищут благо в мирских вещах. Так ясно и отчетливо я это узнал, что хотел бы быть красноречивее, чем я есть, чтобы сделать вас соучастниками пережитого мной, но это не в моих силах.